Как-то после полудня я вижу нового посетителя. Он величавым шагом проходит в зал и садится неподалеку от кушетки Махарши. У него крайне темная кожа и очень утонченное лицо. Он не произносит ни слова, но Махарши сразу же одаряет его радушной улыбкой.
Новый человек поражает меня. Он похож на статую Будды, такое сверхъестественное спокойствие написано на его лице. Наши глаза встречаются, он долго и пристально смотрит на меня, пока я в тревоге не отворачиваюсь. Весь вечер он упорно молчит.
А снова мы встречаемся совсем неожиданно и при необычных обстоятельствах на следующий же день. Я покидаю зал и иду к себе готовить чай, ибо слуга Раджу ушел за чем-то в город. Открыв тяжелую дверь, я ставлю ногу на порог и вдруг вижу, как по полу что-то движется и останавливается в нескольких дюймах от меня. Скользящие движения и слабое шипение предупреждают меня раньше, чем зрение, что в комнате — змея. На миг меня охватывает такой ужас подстерегающей смерти у своих ног, что я совершенно теряюсь, — что же делать? Тварь завораживает меня взглядом. Мои нервы на пределе. Ужас и отвращение поднимаются из глубин моего сердца, но мои глаза по-прежнему смотрят на изящные очертания головы твари. Внезапная встреча абсолютно ошеломила меня. Злобная рептилия продолжает хладнокровно и зловеще следить за мной, а ее капюшон поднимается вокруг жилистой шеи.
Наконец я овладеваю своими чувствами и резко отшатываюсь с намерением найти тяжелую палку и сломать ей позвоночник. Как вдруг на поляне появляется вчерашний посетитель. Вид его благородного лица со взглядом величественного раздумья восстанавливает мое самообладание. Он подходит к порогу моей хижины, одним взглядом оценивает ситуацию и невозмутимо заходит в комнату. Я окриком предупреждаю его, но он не обращает внимания. Мои нервы снова напряжены. Ибо безоружный человек протягивает к змее обе ладони!
Ее раздвоенный язык движется в открытой пасти, но она не нападает на него. В этот миг два человека, услышав мой крик, спешат к хижине от озера, где умывались. Не успевают они добежать к нам, как странный посетитель приближается к змее, которая сгибает перед ним голову, и легко ударяет ее по хвосту! Ядовитые зубы останавливают свое зловещее движение в изящной, но злобной голове. Потом гибкое тело змеи быстро изгибается, и, словно опомнившись, она быстро выскальзывает из хижины в безопасный подлесок джунглей.
— Молодая кобра, — замечает один из подбежавших. Это — главный купец городка, он часто приходит оказать уважение мудрецу или поболтать со мной.
Я изумлен бесстрашием, с каким мой первый гость обошелся со змеей, и купец поясняет:
— Ах, это йог Рамия. Один из лучших учеников Махарши. Замечательный человек!
Невозможно побеседовать с йогом, ибо его особая дисциплина предписывает строгое молчание. К тому же, он из края телугу. И если его знакомство с английским ограничено, то мое с телугу почти на нуле. Держится он крайне замкнуто и, как правило, ни с кем здесь не общается; а живет в крохотном домике из камня, который построил под тенью громадных валунов по ту сторону озера. Он уже десять лет ученик Махарши.
Но через пропасть между нами вскоре перекинут мост. Мы встречаемся у озера, куда он пришел с медным кувшином для воды. Его темное загадочное, но доброе лицо снова поражает меня, и я, случайно прихватив камеру, с помощью жестов прошу разрешения сфотографировать его. Он не возражает, а после даже идет за мной к хижине. Там мы видим бывшего станционного смотрителя, который сидит на корточках перед дверью и ожидает моего прихода.
Я выясняю, что старик знает телугу не хуже английского и вполне способен служить переводчиком. Записи карандашом заменяют нам устную речь. Йог не очень общителен, ему не нравится давать интервью, но я ухитряюсь узнать о нем побольше.
Йогу еще нет сорока. Он владеет земельной собственностью в округе Неллуру, и, хотя формально не отказался от мира, предоставил семье следить за доходами, чтобы больше времени уделять йоге. У него есть свои ученики в Неллуру, но ежегодно он оставляет их на два-три месяца ради посещения Махарши.
В молодости он объехал всю Южную Индию, активно ища мастера йоги, учился у разных учителей, развил необычные способности и легко овладел дыхательными упражнениями и медитацией. Юноша быстро обогнал своих учителей и начал получать опыт, который они не смогли удовлетворительно объяснить ему. Наконец он пришел к Махарши, и тот сразу дал ему правильные объяснения и помог в дальнейшем развитии.
Йог Рамия говорит мне, что он приехал с личным слугой месяца на два и рад найти западного человека, заинтересовавшегося древней мудростью Востока. Я показываю ему иллюстрированный английский журнал, и он делает любопытное замечание по поводу одной картинки: «Когда ваши западные мудрецы перестанут улучшать и без того быстрые машины, а посмотрят в самих себя, ваш народ станет счастливее. Разве ваши люди становятся радостнее всякий раз, когда покупают еще более быстрый автомобиль?»
Напоследок я спрашиваю его о молодой кобре. Он с улыбкой пишет ответ: «С чего мне бояться ее? Я приближался не с ненавистью, а с любовью в своем сердце ко всему живому». Я улавливаю за словами йога нечто большее, чем сентиментальное объяснение, но без дальнейших расспросов провожаю его к одинокому жилищу за озером.
Недели за неделей проходят после нашей первой встречи с Рамией, и я узнаю его немного лучше. Мы часто встречаемся на полянке у моей хижины, или на берегу озера, или даже возле его дома. Я нахожу в его взгляде на жизнь нечто схожее с моими представлениями, а его темные большие глаза обладают невероятным успокаивающим очарованием. У нас возникает странная молчаливая дружба, которая достигает кульминации в тот день, когда он благословляет меня легким ударом по голове, а затем кладет обе мои руки на свою. Кроме пары записок на телугу, которые старик перевел для меня, мы не произнесли ни слова. Но я ощущаю, как возникают между Рамией и мной отношения, которые ничто не разрушит. Время от времени я сопровождаю его в коротких прогулках по джунглям, а пару раз мы с трудом поднимаемся на крутые холмы среди огромных валунов. Но где бы мы ни ходили, его фигура все так же величественна, а благородной осанкой мне остается только восхищаться.
Очень скоро я получаю новое подтверждение его сверхъестественной власти. Меня находит письмо с дурными новостями. Мои финансовые поступления неожиданно начинают иссякать, и мое пребывание в Индии должно быть прекращено. Я, конечно, могу радоваться гостеприимству дома Махарши, которое, без сомнений, предложат мне ученики, но такое положение идет вразрез с моими представлениями. И кроме того, дело связано с такими обязательствами, что я считаю своим долгом вернуться и возобновить свою деятельность на Западе.
Новости испытывают стойкость моего обучения ума и духа, но я совсем не заслуживаю похвалы. Мне плохо, я не могу установить обычный внутренний контакт с Махарши в зале и быстро оставляю его после короткого посещения. Остаток дня я безутешно брожу по округе, молчаливо бунтуя против разрушающей власти судьбы, которая одним ударом опрокидывает все наши планы.
Вернувшись в хижину, я бросаю усталое тело, а с ним и еще более усталый ум на одеяло. И, наверно, крепко засыпаю, ибо чуть позднее меня будит легкий удар в дверь. Я прошу посетителя войти. Дверь очень медленно открывается, и к моему удивлению в хижину входит Рамия.
Я поспешно встаю, и мы садимся друг напротив друга. Он внимательно смотрит на меня, в его глазах — вопрос. Я наедине с человеком, языка которого не знаю, а он ни слова не понимает по-английски. Но странное чувство побуждает меня высказаться на совершенно чужом ему языке. Я жду почти чуда, надеясь, что он уловит мои мысли, если не поймет слова! Парой отрывистых фраз я говорю о трудностях, которые внезапно обрушились на меня с небес, и дополняю речь отчаянными жестами.
Рамия слушает тихо, а когда я заканчиваю, с серьезной симпатией кивает в ответ. Затем он поднимается и жестами приглашает меня пойти за ним. Наша тропа ведет сквозь тенистые джунгли, но вскоре выходит на большую поляну, где мы выставлены напоказ пеклу послеполуденного солнца. Я иду за ним еще полчаса, а потом в тени баньяна даю отдых изнуренному телу. Отдохнув немного, мы идем еще полчаса в кустарнике джунглей и спускаемся наконец к большому озеру путем, явно давно знакомым Рамие. Наши ноги тонут в мягком береговом песке, когда мы поднимаемся к заводи, заросшей цветами лотоса.
Йог выбирает тень неожиданно низкого дерева и садится под ним. Я опускаюсь на песок рядом. Кустистая голова пальмиры раскрыта над нами огромным зонтиком. Мы совершенно одни в этом тихом уголке нашего вращающегося земного шара, ибо пустынный ландшафт только через пару миль вновь встретится с густыми холмистыми джунглями.
Рамия скрещивает ноги, подворачивая под себя ступни в своей обычной медитативной позе, и пальцем подзывает меня поближе. Затем его безмятежное лицо поворачивается, устремляя глаза через озеро, и он быстро погружается в состояние глубокой медитации.
Минуты медленно текут мимо, а Рамия все так же неподвижен, его лицо спокойно, как гладь озера перед нами, а тело вписано в пейзаж природы подобно дереву, которое не шевельнет и ветерок. Проходит полчаса, а он все сидит под пальмирой, очень странный и очень тихий, поглощенный молчанием. Его лицо теперь спокойнее обычного, а твердый взгляд глядит или в пустоту, или на дальние холмы — я не знаю.
Вскоре я остро осознаю молчание природы вокруг нас и изумительное спокойствие спутника. Мало-помалу, незаметно подкрадываясь с неизменной мягкостью, мир снисходит на мою душу. Настроение безмятежного торжества над личными неудачами, которого я не мог достичь раньше, приходит ко мне. Йог мистически помогает мне, я не сомневаюсь в этом. Едва ли слышно его дыхание, так он погружен в глубочайшее созерцание. Каков секрет его возвышенного состояния? В чем источник благодетельного излучения, исходящего от него?
С приближением вечера жара спадает, и горячий песок начинает остывать. Золотой луч заходящего на западе солнца падает на лицо йога, ненадолго превращая его неподвижное тело в идола с ореолом. Я перестаю думать о нем и снова обращаюсь к радости возрастающего покоя в моем существе. Перемены и случайности мирского существования обретают нужную пропорцию, когда я начинаю жить в своих, более божественных, глубинах. Я постигаю с изумляющей ясностью, что человек со спокойствием посмотрит на свои напасти, если найдет точку опоры в глубине себя; глупо цепляться за быстротечные удобства мирских надежд, когда неизменная божественная защита только и ждет нашего согласия. Я понимаю, почему Галилеянин велел своим ученикам не думать о завтрашнем дне, ведь высшая власть думает о них. Когда человек принимает это приглашение довериться пророческой стихии его существа, он пройдет сквозь превратности жизни в этом мире без страха и нерешительности. Я чувствую, что фундаментальная ценность жизни рядом и в ее спокойствии не существует забот. Ноша, которая тяжким грузом лежит на моих плечах, исчезает с изменением духовной атмосферы.
В своем чудесном опыте я почти не замечаю времени и не в силах удовлетворительно объяснить таинство божественного внутреннего состояния и его независимости от любых временных чувств. Незаметно падают сумерки. Где-то в смутных тайниках памяти я осознаю, что ночь удивительно быстро наступает в тропиках, но совсем не беспокоюсь. Мне достаточно того, что этот поразительный человек продолжает сидеть рядом и вести меня внутрь, к наивысшему добру и умиротворению.
Когда он наконец легко касается моей руки, веля подняться, темнота вокруг полная. Рука об руку мы бредем домой в ночи по одинокой пустоши, без света и тропинки, ведомые только таинственным чувством местности йога Рамаи. В любое другое время меня терзали бы неприятные страхи, ибо прошлый опыт ночевки в джунглях оставил жуткие воспоминания; мир невидимых живых тварей был совсем близко, а звери бегали повсюду. На мгновение вспыхивает перед моим мысленным взором образ пса Джеки, который часто сопровождает меня в моих прогулках по округе и разделяет со мной трапезы в хижине. На его горле — два шрама от укусов гепарда, а его несчастный собрат был схвачен тем же гепардом и пропал навсегда. Возможно, и я увижу горящие нефрито-зеленые глаза крадущегося голодного гепарда, или нечаянно наступлю в темноте на кобру, которая свернулась кольцами на земле, или мои сандалии наткнутся на скорпиона, смертоносное маленькое белое чудище. Но сразу же я стыжусь таких мыслей рядом с бесстрашным йогом, покоряясь его защищающей ауре, которая, по моим ощущениям, окутывает меня.
Странный хор природы, который начинается в Индии с рассветом, соперничает с еще более странным хором при наступлении ночи. Шакал тявкает в отдалении, эхом приходит ужасный рык дикого зверя, а когда мы приближаемся к озеру между нашими домами и нам пора расходиться, кваканье лягушек, шорохи ящериц и летучих мышей достигают наших ушей.
Утром я открываю глаза навстречу солнечной вселенной, а сердце — ее солнечному посланию.
Поль Брантон "Путешествие в тайную Индию"
